Психоанализ в гостях у волшебной сказки

ПСИХОАНАЛИЗ В ГОСТЯХ У ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

«Сказка – это когда все хорошо кончается, сказка — это когда всего много и задаром, сказка- это когда взмахнул палочкой и печка поехала, сказка бывает доброй и страшной, сказка- это неправда, и наконец – сказка ложь, да в ней намек…» — такие определения дают взрослые люди, когда просишь их ответить на то, что же такое сказка.

Как мы, взрослые, относимся к сказочному миру, в принципе к миру детства? Вопрос не праздный т.к. сказка является одним из элементов детской культуры. В принципе можно сказать, что с легкой издевкой, хотя почему-то продолжаем читать своим детям сказки, показывать сказочное кино и т.д.

С точки зрения психоанализа странный сказочный жанр в общей культурной системе необыкновенно значим, так как невозможно переоценить важность этого явления для развития психики ребенка, Сказка использует метафору, метафору, как способ общения, метафору, как способ исцеления.

З. Фрейд в «Тотеме и табу» (1913), в главе «Анимизм и всемогущество мысли» очень красиво описывает три «великих системы миросозерцания: анемическую, религиозную и научную». Анемическая система являлась в целом базовой, на которой и основаны две последующие. Рассматривая эту систему, он рассматривает два таких понятия как колдовство и магия. То есть речь идет о мистической способности, где полностью отсутствует какая-либо логическая схема о получении власти над предметами, душами, явлениями и т.д. В мире такой философии отсутствует прямые логические связи, но присутствует некая другая система мышления, на которой мы можем отследить уже знакомые нам механизмы работы бессознательного — смещение, сгущение, замену на противоположное. Мы знаем, что такая форма мышления присуща дикарю, ребенку и невротику. Что получал дикарь в таком обществе, он получал полную принадлежность к групповому ритуалу и прямую отработку фобийных переживаний, т.е. адекватную для психики форму отработки своих агрессивных и сексуальных проявлений. Все, что происходило с ним, нормально вписывалось в существование данного общества и невроза как бы не существовало.

В качестве необходимой объясняющей системы постепенно рождались мифы, полностью отвечающее форме мировосприятия первобытного человека. Реальность, в которой живут первобытные люди, сама по себе является мистической. Нет четкой дифференциации сознательных функций, все явления подчинены так называемому закону партипизации или сопричастия, т.е. все ассоциативно связано друг с другом. В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, явления, существа могут быть непостижимым образом и самими собой и чем-то иным. Мифы есть продукт первобытного мышления. Они начинают вычленяться из дикарского мышления, и становиться системой, отщепленной частью первобытной коллективной психики, как только нарушается базовое чувство сопричастности и оно делегируется мифу, берущему на себя первую компенсаторную функцию.

Можно предположить, что первая детская фрустрация ведет к запуску у ребенка всего того, что произошло с обществом на «детской» стадии его развития. Появляется архетипически обусловленная форма восприятия окружающего, и в силу травматических эпизодов нарушается «чувство мистической сопричастности», и фантазийная сфера ребенка – структурирована мифологически.

Когда мы изучаем объект-теорию, речь во многом ведется о фантазиях младенцев. Многие исследователи приводят странные младенческие фантазии, где пенис трудноотделим от материнской груди и т.д. Изначально это вызывает реакцию непринятия, так невероятно сложно принять нашими логическими схемами понимания мира, всю алогичность и паралогичность происходящих процессов. Итак, миф структурирует коллективное бессознательное, а сказка подключает нас к мифу.

Сказка – это следующий после мифа этап, тип текстов, шаг в развитии образного мышления. Ее принципиальное отличие от мифа заключается в том, что она, выдерживая в себе все мифологические законы и принципы, является несколько другой формой отражения происходящего и апеллирует к тем же формам психического. Она не требует признания своих образов за действительность, хотя идентификационный механизм все равно приведет к истинному проживанию сказочных событий. Миф сакрален. Сказка менее обширна, чем миф, но по сути ее гештальт, так же как и в мифе всегда завершен.

Как определяет понятие сказка крупнейший русский собиратель и исследователь сказки Никифоров А. И.: «Сказка – устные рассказы, бытующие в народе с целью развлечения, имеющие содержанием необычные в бытовом смысле события и отличающиеся специальным композиционно-стилистическим построением».

Сказка – элемент старинных женских ритуалов. Она одна из составляющих частей праматеринской культуры. В ней персонифицированы наши бессознательные влечения. Это, так сказать иллюзия с намеком, она помогает нам в отработке некоего набора травм и защит, она гарантирует нам профилактику будущей невротичности.

Слово «сказка» начало использоваться в позапрошлом веке, от нормативного слова «сказ» или «указ». Изначально было слово «байка», само значение которого- «баюкать, убаюкивать» или «обаять», сконцентрировать внимание. Сказка заставляет бояться, возвращая нас к пережитой травме, являясь сопоставлением прошлой и настоящей ситуации. В ситуации рассказывания сказки мы имеем дело в основном с двумя участниками этого тайного ритуала. Ребенок — вся фантазийная сфера, которого задействуется, и в этот момент прорабатывается его страхи. И рассказчик, который в процессе рассказывания прорабатывает свою собственную инициацию через сильный регресс. Сказочный символ подключает нас к коллективному знанию о мире, он дает возможность справиться с фобийностью, через объяснение происходящего на еще, или уже бессознательном уровне.

Символический язык — будь то миф или волшебная сказка через аллегорию или метафору часто привлекает внимание к бессознательному содержанию психики. Реальное различие между сознательным и бессознательным лежит в рациональности и иррациональности. Символический язык — базовый язык человечества. На примере индивидуального развития человека мы сталкиваемся с тем, что на языке символов говорит и ведет себя ребенок. Кто учил его тем странным и непонятным формам изъяснения, кто придумал эти странные детские игры, и как нам понять все те детские тирады, на которые взрослый, умиленно глядя, говорит «Ну и фантазер же ты у меня!» Есть несколько предпосылок ответа на данный вопрос — может этому его учит детская сказка, которую можно сравнить с волшебной корзинкой, откуда каждый ребенок в виде подарка к Рождеству получает базовый набор символов и символических стереотипов поведения.

Мать интуитивно понимает, хоть и не всегда, замысловатые формы детского изъяснения, она зачастую ничего не знает о столь сложных выводах глубинной психологии, но она тоже когда-то была ребенком и психика женщины, (если это не депривирующая невротическая мать) претерпевает глубокий уровень бессознательной регрессии, позволяющий ей понимать язык своего чада.

Относительно сказки и мифа: «если миф считать пранаукой, то сказку можно назвать прапедагогикой или возрастной психологией» — говорит Владимир Медведев. Сегодня сказка не потеряла своего культурно-установочного значения, хотя сам ритуал сказуемости постоянно упрощается. Поэтому стоит со всей серьезностью относиться к этому символическому действу, судьбоносному для ребенка, как к способу транссказочного вживания ребенка в мир взрослых.

Сказка выдерживает в себе все элементы работы бессознательного, так же как и сновидение. Ее можно назвать навязчивым сновидением культуры, сновидением, повторяющимся из поколения в поколение, она — как некая сокровенность, интимность и жизненная необходимость. Это то, что бережется и отшлифовывается памятью сотен поколений, стержнем, которого является древняя мифологема. Есть сновидения, которые мы проносим через всю жизнь, сказка – это детское сновидение, которое дети потом расскажут своим детям.

Если продолжать данное сравнение, то к толкованию сказки, так же как и к толкованию сновидения, мы подходим, вооружившись знанием о символах. Фрейд в «Толковании сновидений» пишет: «Как найти пути к этому символическому истолкованию, на этот счет нельзя дать, разумеется, никаких определенных указаний. Успех зависит от непосредственной интуиции субъекта и … от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом».

Следует выделить общие черты сказки и сновидения: наличие неоспоримых элементов работы сновидения, временные несостыковки, перемещение, относительная устойчивость базовой символики, интерсубъективность, алогичность действия, и самое главное – исполнение желания. Единственное, что не совпадает это то, что сказка воспринимается в состоянии бодрствования. Но вспомним, в каких условиях проходит сказочный ритуал. Ребенок лежит в своей теплой постели, гипнотически воспринимается текст, вокруг полумрак и тишина, внимание концентрируется на словах особо эмоционально значимого объекта, критика практически не работает, работает только слуховой анализатор, то есть речь идет о воздействии гипнотического характера, воздействии по материнскому прототипу.

Сказка – это внедряемая методами гипнотического воздействия в психику ребенка, в область ее бессознательного группа культурно приемлемых стереотипов поведения, где присутствуют возможности отреагирования травматических ситуаций доэдипального и эдипального периодов.